Козлов Лев Александрович "Дыхание войны"

В январе 1941 года мне исполнилось 11 лет. Жили мы тогда в селе Сампур Тамбовской области. Это был районный центр. Отец работал главным агрономом, мама -домохозяйка. Я закончил 3-й класс средней школы. Первоначально учились в старом, красного кирпича, одноэтажном здании, а затем перешли в новое двухэтажное. Для меня, одиннадцатилетнего мальчишки, воскресенье двадцать второго июня запомнилось огромным количеством людей: женщин с маленькими детьми, мужчин, стариков, девушек (на телегах, повозках, лошадях), люди съехались на главную административную площадь, расположенную на окраине дубовой рощи. Все телеги не помещались и многие заезжали в рощу. Площадь совсем небольшая, на ней размещены клуб, небольшая трибуна, школа комбайнеров. Напротив, через улицу, райком, райисполком, почта. По радио звучит обращение В.М. Молотова из Москвы. Все это большое море людей движется, колышется. Женщины плачут, мужчины мобилизуются на фронт, прощаются с семьями. В воздухе царило волнение, непонимание, приближение чего-то нехорошего, чувствовалось дыхание войны.

Из нашей малочисленной семьи на фронт провожать было некого. А вот у одноклассников проводы были. Особенно запомнились проводы отца моего школьного товарища Вити Позднякова. Очень быстро их семья получила известие о его гибели. Взрослые рассказывали, что он был пулемётчиком на передовых позициях и пуля попала ему в голову, так что смерть наступила мгновенно. Виктор жил с мамой, которая часто болела, и маленькой сестренкой. Ему сразу же пришлось много помогать семье. Зимой он ставил силки на зайцев, которых в округе было множество, а летом ловил рыбу в протекающей через село реке Дне. Река была небольшая, но местами глубокая и там водились крупные сазаны. Нам они были недоступны. Мы, стоя по колено в воде, ловили самодельными удочками пескарей. А у Виктора от отца остались настоящие бамбуковые удочки и он быстро овладел настоящей рыбной ловлей. Поэтому ему почти всегда удавалось приносить домой крупных сазанов, что дополняло их скромный домашний рацион. Несмотря на постоянную занятость он учился на «отлично». Глядя на него, и я старался не отставать в учебе.

В школе обучение было смешанное: мальчики и девочки учились вместе. Жили в маленьком домике во дворе райисполкома. В течение войны к нему пристроили еще две небольшие избы для сотрудников, среди которых появились эвакуированные.

Угрожающее дыхание войны никогда не оставляло нас... Но, несмотря ни на что, разговоры, мечты, сердца людей были пропитаны оптимизмом. Общее настроение было возвышенное и достаточно ободряющее, так как перед войной вышли фильмы, в которых говорилось, что если завтра война, то мы готовы встретить ее! Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим... Затем вышел фильм «Три танкиста». Все абсолютно были уверены, что мы готовы к войне и сможем отразить нападение. Помнится, любимой песней отца была песня из кинофильма «Истребители»: «В далекий край товарищ улетает...»

Вскоре появились песни военного времени. Очень быстро стала популярной песня «Огонёк». Ее пели все: и взрослые и дети. А когда вышел фильм «Два бойца», то «Темная ночь» в исполнении Марка Бернеса звучала постоянно. Родители купили патефон и мы часто слушали пластинки. Любимыми песнями • были «Раскинулось море широко...» в исполнении Л. Утесова, «Валенки» Лидии Руслановой и другие.

Через наше село периодически шли беженцы. Вот оно, дыхание войны! Оно напоминало о себе! Некоторые оседали в районе. Я помню одну такую семью. Глава семейства Залман Израильевич работал врачом у нас в больнице. Его сын Бэба пришел к нам в класс. Спокойный, задумчивый мальчик. Хорошо знал математику. Через село протекала маленькая речушка Цна, дно песчаное, местами глубокое. Мы ловили в ней рыбу и Бэба с нами. Увлечется, задумается. Его мама, Блюма Бенцановна (мы звали ее Любовь Борисовна), выходила на берег и кричала: «Бэба, иди кушать! Бэба!». И так минут пять-десять, пока мы его не толкнем, он опомнится: «А?». И бежит к маме.

В песчаном берегу реки мы находили кремнёвые камни. Они были нужны для добывания огня. Из-за дефицита спичек огонь добывали следующим образом. По кремнёвому камню ударяли стальным предметом. Чаще всего это был кусок рашпиля. Вылетал сноп искр. Под него подставляли специально подготовленный ватный жгутик с опаленным концом. Он от искр начинал тлеть и можно было легко раздуть большой огонь. И вот однажды такая искра попала мне в глаз и, будучи железной стружкой, зацепилась там. Промывание глаза не помогало. Смотреть было невозможно. Дня через 2 или 3 мама повела меня в больницу. Залман Израильевич в одну руку взял большую лупу, в другую длинную иглу и осторожно снял металлическую занозу с роговицы, не повредив глаза. До сих пор с благодарностью вспоминаю этот эпизод.

В нашей округе боевых действий не было, но дыхание войны ощущалось. Изредка днем пролетали наши самолеты. А вот специфический гул тяжелых немецких самолетов, летавших по ночам бомбить располагавшийся в 30 км от нас пороховой завод, мы хорошо различали. Но ни одна бомба на него не упала. Его укрыли, а рядом из фанеры выстроили муляж. Немцы думали, что завод бомбили, а он остался цел. По ночам на поле выводили пасти коней и конюхи разводили огонь. Однажды ночью мы проснулись от грохота. Это пролетавшие немецкие самолеты сбросили три бомбы. Две взорвались, а одна осталась. На следующее утро во дворе райисполкома увидел полуторку. Заглянул в кузов, а там на песке лежала целая бомба.

Летом, во время каникул, в школе открыли тыловой госпиталь. Как-то, проснувшись утром, увидели, что перед школой вся лужайка была заполнена ранеными бойцами. Они уже были пролечены: забинтованы, загипсованы. К нам их отправили на долечивание. Они были одеты просто: длинные рубашки, белые кальсоны, буро-серые халаты. Госпиталь работал до середины зимы. Все это время чувствовался запах медицины, лекарств, хлорки. Мы устраивали для раненых концерты.

Припоминаются сборы коллективных посылок на фронт. Мама делала кисеты для махорки. На мою долю выпало искать на речке хорошие кремнёвые камни для «кремень - мусат». Папа облагораживал махорку душистой травой - донником.

С продуктами было плохо. От голода нас спасал огород. Мы удобряли землю навозом, вспахивали, сажали картошку и тыкву, ухаживали, выкапывали, складировали. Все это делали сами. Помогали соседи, и мы, в свою очередь, выручали их. Из тертой картошки мама готовила оладьи. Хлеб выдавали по карточкам, он не всегда был, в очередь вставали заранее. Сахара не было. Нас спасали тыквы и сахарная свекла. Они хорошо хранились и были сладкими. Их парили в печи. Сушили тыквенные семечки. Вечером взрослые собирались, разговаривали о важном и грызли эти семечки, вкусные и всегда под рукой. Гулять идешь, обязательно наберешь в карман семечек.
Дыхание войны постоянно веяло со страниц журнала «Крокодил» через карикатуры Кукрыниксов и Бориса Ефимова.

Но была и другая литература, кроме обязательной школьной программы. В «Пионерской правде» прочитал фантастический роман Казанцева «Пылающий остров». Все мы, ребятишки, зачитывались «Чапаевым» Фурманова и многократно смотрели кино. В эти же годы открыл для себя Фенимора Купера, прочитав «Последний из могикан». Чингачгук и Соколиный глаз стали на всю жизнь моими героями. Позднее, в студенческие годы, приобрел шеститомник Ф. Купера и держу его всегда на видном месте, рядом с Пушкиным. А на днях не удержался, купил и мгновенно перечитал экземпляр «Последнего из могикан», изданного Ф «Комсомольской правдой» в серии «Золотая коллекция для юношества» (М.-СПб., 2012). Жаль, что без картинок.

А «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна» Марк Твена? Будучи взрослыми ходили в турпоходы, по рекам сплавлялись и в пещеры спускались.

Но главной книгой, конечно, была «Тимур и его команда» Аркадия Гайдара, хотя читались и «Голубая чашка», и «Школа», и другие его рассказы.

В те годы увлекательным детским журналом был «Мурзилка». Этот маленький, желтенький, пухленький зверек с красной шапочкой на голове был для нас тогда чем-то вроде сегодняшнего Чебурашки.

Вспоминается и то, как вместе со школой ходили на полевые работы, которые доставляли удовольствие. Поясню. Мне поручили верхом без седла на лошади «таскать» борону по всему вспаханному полю, чтобы его разровнять перед посевом. Конечно, после дня такой работы неделю «неудобно» было ходить и сидеть. Но зато когда бы еще пришлось так покататься на лошади! Или еще. В колхозе много выращивали подсолнечника. Осенью убирать его ходили всей школой, вооруженные большими ножами типа «мачете».

Процедура уборки состояла в следующем. Шляпку подсолнуха нужно было срубить косо и на оставшийся заостренный стебель насадить ее, перевернув семечками вниз, чтобы не склевали птицы. Зимой эти шляпки собирали на санях и отвозили на завод. Во время уборки наша детская фантазия срубала не шляпки подсолнуха, а фашистские головы.
Учеба в школе шла по плану, не прерываясь. Думаю, что мы мало чем отличались от того, что описал Л. Кассиль в повести «Кондуит и Швамбрания». У нас был свой Викниксор. Директором (к своему стыду не помню ни имени, ни фамилии) был фронтовик, больной туберкулезом легких. Временами он останавливался, тяжело дышал, ему требовалось время, чтобы придти в себя. В новой двухэтажной школе, крытой шифером, было печное отопление с множеством труб. В этих трубах галки любили вить гнезда. Зная это, мы периодически, несмотря на строжайшие запреты, вылезали на крышу и сачками на длинной палке забирали из гнезд яйца и с удовольствием их поедали.

Директор был в ужасе от наших набегов. Во-первых, мы могли упасть с крыши и разбиться, а во-вторых, шифер непрочный материал и мог треснуть под ногами, что потребовало бы невозможного в те годы ремонта. Воспитательную работу с нами директор проводил в два этапа. Первый - на уроках истории, которую он преподавал. Пытался нас увещевать, стыдить и т.п. Без большого успеха. Второй этап имел больший успех. Несмотря на слабое здоровье, он был страстным рыболовом. В хорошие летние дни, когда мы, естественно, были на реке, он вливался в нашу компанию и вел беседы на самые разные темы, ненавязчиво внушая нам необходимость соблюдать благопристойный образ поведения. Это действовало не сразу. Но не зря ж пословица гласит, что «капля долбит камень не силой, а частыми падениями».

Немецкому языку нас учила пожилая немка, по сути, седая старушка. Ходила медленно, говорила тихо. Мы, конечно, внутренне не хотели учить «вражеский язык». Но она так изобретательски вела уроки, что мы ее любили. Она открыла нам глаза, кто такая была Лореляй. Много читала стихов. И задавала на дом учить полезные стихи на немецком языке. До сих пор помнится: «Драйсиг таге хат септембер, априль, июни унд новембер. Фебруар хат ахт унд цванциг, нур хат шальтяр нойн унд цванциг...» и т.д. и т.п. Литературу вел «дизель», получивший этот титул из-за большого роста, полноты и медлительности. В одну из зим дров не было и школа не отапливалась. На стенах был толстый слой инея. Все сидели за партами в пальто и шапках-ушанках. Учитель весь урок сидел за столом, не вставая, в шубе с поднятым воротником. Для ответа на вопросы вызывал нас к доске и слушал, не поворачивая головы, сгорбившись над столом из-за слабости от постоянного недоедания. Каждый из нас, выходя из-за парты, брал с собой листочек из учебни-ка, клал его на спину учителя и бодро отвечал, получая положительную оценку. Все были довольны.

Тем не менее, учились все хорошо.  В 1945  году при окончании 7-го класса сдавали экзамен по 11 предметам. И ничего - не умерли. А теперь только с благодарностью и тихой радостью вспоминаю те далекие трудные годы.

Окончание войны в семье встретили, как и везде, с радостью. Летом из-за болезни отца мы переехали к родственникам в г. Бугуруслан Чкаловской (ныне Оренбургской) области. И в Сампуре я уже больше не бывал, хотя очень хочется увидеть те места, где прошло детство в незабываемые военные годы, где в год окончания войны я закончил семилетку и где мне исполнилось 15 лет.

В 8 и 9 классах учился в Бугуруслане. Два года жизни здесь были очень трудными, но и очень интересными, то были первые два послевоенных года. Отец сильно болел. Приходилось, несмотря на учебу, помогать, как сегодня выразились бы, «мелким заработком». Освоению этого дела способствовал двоюродный брат Володя, будучи старше меня всего на 1 год. Всех событий не перечислить. Очень запомнилось на всю жизнь:

• походы в магазин за хлебом, продавать который стали свободно, без карточек, но по коммерческим ценам (очереди были огромные),
• вступление в ряды ВЛКСМ и в его рядах поездки на заготовку дров для отопления школы зимой ( значок ВЛКСМ храню до сих пор),
• болезнь «трехдневной малярией», когда каждый третий день возникали «потрясающие ознобы», которые заканчивались «проливным потом». Лечение акрихином не помогало. Но, как говорится в пословице: «Не было бы счастья, да несчастье помогло»: в городе жила и работала колония пленных немцев, и мать на продукты выменяла у них раствор хинина в ампулах, благодаря чему я и выздоровел.

Не могу забыть смерть и похороны отца. Это сейчас комфортабельные катафалки к вашим услугам. А тогда, зимой 1947 года, мы вдвоем с мамой привезли на санках гроб с телом отца из больницы домой... Всего не перескажешь. Вскоре нам пришлось покинуть Бугуруслан.

Ранняя, в 41 год, смерть отца вынудила нас переехать в Чебоксары к родственникам, чтобы выжить. Там завершил школьную учебу, закончил 10-й класс и в 1948 году поступил в Казанский медицинский институт. Но это уже совсем другая история, хотя дыхание войны продолжало ощущаться.